Форум » Проза » Песнь о Равных » Ответить
Песнь о Равных
Вера Зеленова: В.Зеленова, А.Зеленцов К 250 летию со дня рождения Гракха Бабёфа, великого французского революционера-коммуниста Песнь о Равных «Только те могут любить равенство, кого природа создала большими: остальным нужны ходули и колесницы» М.Робеспьер С о д е р ж а н и е Стр. Вступление………………………………………………….. 3 Глава 1. Юность ……………………………………………. 5 Глава 2. Революция………………………………………… 8 Глава 3. Термидор………………………………………….. 18 Глава 4. Рыцари Равенства……………………………. 25 Глава 5. Заговор……………………………………………. 30 Глава 6. Без страха и упрёка…………………………… 38 Глава 7. Шаги в бессмертие……………………………. 45 Вместо эпилога…………………………………………… 53 Вступление «…истинные герои – не те, которые побеждают, а те, которые страждут…» М.Робеспьер Конец лета. Утро. Над Парижем медленно поднимается солнце, смотрит с неба на великий город – жерло огнедышащего вулкана революции. С тех пор, как санкюлоты взяли штурмом крепость-тюрьму Бастилию, прошло семь лет – а кажется, что не семь, а семьдесят, так много они вместили! О, сколько было отваги, мужества, героизма, самопожертвования! о, сколько жестокости, ненависти, крови… Сколько высоких надежд и разочарований! Еще пять раз по этим улицам и площадям разливалась лава народных восстаний; по ним торжествующий народ вёз пленённого короля-предателя; по ним шагали добровольцы-федераты, прибывшие со всех концов страны на защиту революции от иностранных интервентов, и вместе с отрядом марсельских ополченцев шла песня, ставшая бессмертным гимном эпохи; по ним двигались праздничные шествия и похоронные процессии, когда революционеры прощались с товарищами, погибшими от рук роялистов – с Маратом, с Мишелем Лепеллетье; по ним везли на казнь короля и других врагов революции – аристократов, монархистов, спекулянтов, жирондистов, а потом, когда восторжествовало предательство – побежденных вождей якобинцев: Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона и еще многих… Сегодня толпы зевак привлекло необычное зрелище: под охраной многочисленных пеших и конных войск по Парижу везут клетки, в них – не хищные звери, а люди: это увозят на суд в Вандом арестованных весной заговорщиков - Гракха Бабёфа – Трибуна народа (как его стали называть по имени его газеты), Филиппа Буонарроти, Александра Дарте и их товарищей. Они хотели свергнуть правительство – Исполнительную Директорию – и заменить диктатуру богатых диктатурой трудящихся-бедняков, чтобы на смену формальному «равенству перед законом» пришло фактическое равенство, которое невозможно без уничтожения частной собственности, без общности имуществ. Теперь богатые празднуют победу: уцелевшие дворяне и нажившиеся в период революции буржуа, солидные господа и «золотая молодёжь», щёголи и дамы в нарядных платьях столпились на пути мрачной процессии, смеются, бранятся, всячески оскорбляют арестантов: «Бабёф ведь хотел всех ограбить!..» – «Разбойники! Грабители! Безумцы! Английские шпионы! Воры! Негодяи!» – несётся со всех сторон. Узники молча, с гордым презрением смотрят, как беснуется эта позолоченная, разряженная и надушенная нечисть: они исполнили свой долг и теперь не ждут пощады; за свою дерзкую попытку осуществить, совершив новую революцию, самую заветную мечту человечества – «общество всеобщего счастья» – они готовы заплатить полной мерой страданий… Другое горько: следом за клетками пешком идут истерзанные горем жены и дети арестантов. Каково-то им слышать всё это, видеть беснующуюся толпу богатых подонков, ощущать исходящие от нее волны ненависти! И еще гнетёт молчание плебейского Парижа: если и есть в толпе бедняки-санкюлоты, то их голосов не слышно – ни одного возгласа поддержки! Неужели все поверили вражеской клевете? Нет, скорее – просто устали. Слишком много пережило это поколение, слишком много было восстаний, слишком много потерь… А после прошлогоднего разгрома последнего из массовых народных выступлений – так называемого Прериальского (в мае 1995 г.) – жителей рабочих предместий Сент-Антуан и Сен-Марсо под дулами пушек заставили сдать имевшееся у них оружие, и теперь они бессильны: с голыми руками против пуль и штыков не очень-то повоюешь… И всё-таки правящая верхушка боится вмешательства простого народа: недаром «равных» не решились судить в Париже, недаром их охраняет такой огромный конвой! Как же горько тем, кто понимает значение происходящего, без сопротивления отдавать на муки последних своих заступников, которых враги так расчетливо выставили, как диких зверей, на посмешище и поругание! Скорбно глядят санкюлоты на мрачное шествие, бессильно сжимаются их кулаки: «Прости нас, Гракх! Мы безоружны. Мы не можем тебя защитить...» Лет двадцать без малого тому назад российская «тиранка», царица Екатерина, велела везти в клетке вождя крестьянской войны Пугачева. Что монархиня, хотя бы и «просвещенная», так варварски глумилась над своим врагом – это еще можно понять, – но чтобы правительство Республики так же низко пало!.. Но вот Париж остался позади. Мрачный кортеж выехал на проселочную дорогу. Бабёф очень устал: ведь его и товарищей еще ночью привели к коменданту тюрьмы, обыскали у него на глазах, потом затолкали в специально изготовленные для них клетки… Этот «экипаж», естественно, без рессор – его немилосердно трясет на ухабах; солнце печёт голову – оно и радо бы не жечь, да нет ни облачка, за которое оно могло бы спрятаться, чтобы дать усталым путникам передышку… Но еще больше измучились те, кто пешком идут сзади. Бабёф пытается разглядеть их за спинами конвоиров, но ничего не видит – только клубы пыли. Спрашивать у стражников бесполезно – они отвечают бранью и угрозами. Душно… Как хочется пить! Хоть бы глоток воды… Нет, унижаться до просьб он не будет, не доставит врагам такого удовольствия. Ноги подламываются от усталости – в течение всего пути по улицам Парижа Бабёф стоял с высоко поднятой головой, держась за прутья решетки. Теперь можно позволить себе сесть и закрыть глаза, отключиться от окружающего… Конвоиры, во время пути по городу напряженно ожидавшие нападения – их предупреждали, что надо быть начеку: сторонники Бабёфа могут попытаться отбить пленников – теперь успокоились и расслабились: кто-то достал флягу, она пошла по рукам; послышались разговоры, шутки, смех. Речь зашла об арестантах. «А кто из них главный?» – спросил молоденький офицер. «Вон тот, с длинными русыми волосами». – «Это его называют «Трибун народа»? Не похож». – «Почему?» - «Вот, понимаю, Дантон был трибун – здоровый мужик, голова как у льва, голосино – труба… А этот – невысокий и хилый какой-то». – «А ты поближе его рассмотри». – «Говорят, он – английский шпион». - «Ну, это вряд ли» - «А ещё говорят, сумасшедший… Вроде как – деньги хотел отменить…» - «Ну тогда точно – свихнулся!». - «Посмотрю поближе…». Молоденький офицер стегнул лошадь, подъехал к клетке Бабёфа вплотную, бесцеремонно ощупал взглядом хрупкую фигуру, бледное измождённое лицо. Оно у «главного грабителя» отнюдь не злодейское, пожалуй даже красивое – тонкие правильные черты, высокий чистый лоб. Веки опущены… Спит? Офицер постучал по прутьям решётки. Глаза открылись. Ого!.. Офицер вздрогнул, как от вспышки молнии: никогда в жизни он не видел подобных глаз… Не просто большие – огромные, чуть не в треть лица! Серо-голубые, лучистые, словно горят изнутри… Встретившись с ними взглядом, офицер невольно потупился, приготовленная насмешка застряла в горле. Неожиданно для себя выдавил: «Что, хочешь вина?» - «Лучше воды. И сначала - для моих товарищей». Офицер придержал лошадь, отстал. Бабёф вздохнул и снова закрыл глаза. Ветер доносит с полей аромат сена, действительность отдаляется… Сон это или воспоминания? Он вновь ощущает себе ребенком – маленьким подёнщиком-землекопом на строительстве Пикардийского канала… Глава 1 Ю н о с т ь «Я начал свое существование на самых низших ступенях нужды…» (Из отрывка автобиографии) Детство… Крохотный провинциальный городок Сен-Кантен. Черная нужда – голодное нищенское существование. Добрая безответная мать, вечная труженица и печальница: она только работала, плакала и молилась – но бог её не жалел: тринадцать детей родила она, а выжили только четверо – два сына и две дочки. Остальных убила нужда. Не хватало ни дров, ни одежды, порой не хватало хлеба… Девять детских гробиков отвезли на городское кладбище. Отец, бывший солдат, потом - мелкий чиновник на службе у генеральных откупщиков (сборщик налогов – собачья должность за грошовую плату!), человек с тяжёлой рукой и тяжёлым характером, сам учил своих детей грамоте и воспитывал как умел; много лет спустя его старший сын Франсуа-Ноэль, уже ставший трибуном Гракхом, с грустной улыбкой вспоминал, как порою проклинал свою жизнь после свирепых отцовских уроков. А между тем он быстро делал успехи в учёбе, и старый Клод в душе гордился первенцем, которого знакомые называли «маленьким чудом»: восьмилетний малыш составлял всем соседям письма и прошения и переписывал их великолепным, каллиграфическим почерком. Ему бы - настоящее образование! Но какая может быть школа, если семья голодает… Когда Франсуа исполнилось 12 лет, его послали работать поденно землекопом на строительство Пикардийского канала. С утра до ночи под палящим солнцем, под дождем, снегом и ветром… Болит согнутая спина, болят руки, ладони в кровавых мозолях от лопаты и тачки… Стоит замешкаться – получишь оплеуху десятника; похвалы от него не дождаться – зато брань и угрозы на каждом шагу… И так – не месяц, не два, не год – целых пять лет! Пять лет он не брался за книги: вместо чтения и учения – непосильный труд. Но это тоже была школа – суровая школа жизни. Пикардийский канал научил его любить и уважать простых тружеников, научил всем сердцем ненавидеть несправедливость и угнетение. Не тогда ли он впервые задумался, в чем корень общественных зол? Не тогда ли впервые понял, пусть еще смутно, что источник всех бед – неравенство? Не тогда ли впервые шевельнулась в сердце мысль о том, что его долг, его жизненная задача – бороться с этим злом, чтобы помочь простым людям избавиться от власти паразитов-эксплуататоров, подняться из нищеты, грязи и невежества, научиться видеть в окружающих – таких же тружениках – не соперников, а товарищей? Но чтобы помочь другим, надо было прежде всего самому вырваться из этого ада, чтобы стать образованным человеком, то есть обрести главную силу - силу знания. Каторжный труд землекопа не оставлял времени для ученья – значит, надо найти другую работу. Когда-то у него был прекрасный почерк. Надо восстановить его – тогда можно попытаться зарабатывать на жизнь перепиской бумаг. После трудового дня нестерпимо хочется спать, негнущиеся от мозолей пальцы с трудом держат перо, на бумаге остаются каракули… Ничего! Пусть больно – надо терпеть, надо стиснуть зубы и ночь за ночью упорно выписывать строчки букв – они становятся всё ровнее и чётче. Рука всё точнее повинуется приказам мозга. И вот – первая победа: почерк стал каллиграфическим, как в детстве, и местный архивист взял Франсуа помощником в свою контору. Талантливый юноша быстро постиг премудрости новой профессии, и вот он уже самостоятельный архивист-землемер, февдист – специалист по феодальному праву. Работать приходилась в архивах дворянских замков, составляя описи имений. В одном из поместий он встретил свою любовь – не знатную барышню, нет, простую служанку. Мари-Анн-Виктуар Лангле, дочь ремесленника… Скромная девушка, трудолюбивая пчёлка, добрая и чистосердечная, она была полуграмотной – читала и писала с трудом. Но она обладала сокровищем, не менее ценным, чем развитый ум – у нее было очень большое сердце. Узнав, что Франсуа решил на ней жениться, друзья пытались его отговорить: Мари ему не пара – без приданого, красотой особой не блещет, да и старше его на четыре года, а у него впереди хорошее будущее, глядишь, найдёт невесту получше. Он не послушался тогда этих благоразумных советчиков – и какое счастье, что не послушался! Другой такой верной подруги – любящей, преданной, самоотверженной – ему б никогда не сыскать… Первые годы после женитьбы – самое спокойное и благополучное время его жизни. Он поселился в Руа, небольшом пикардийском городке, открыл февдистскую контору. Дела скоро наладились, он уже мог не только обеспечить безбедную жизнь своей семье, но и помогать деньгами матери и сёстрам, а младшего брата обучил своей профессии. Мари родила Франсуа-Ноэлю двух малышей – дочь и сына; кажется, именно тогда он познал всю полноту личного счастья: сердце до самых краёв переполнилось любовью и нежностью… Работа оставляла мало свободного времени, но всё-таки он умудрялся выкраивать досуг для собственных умственных занятий. Он жадно учился, очень много читал – хоть в провинции нелегко было добывать нужные книги; Руссо, Дидро, Мабли, Томас Мор стали его учителями. Жажда познания сама по себе благородна, но им руководило ещё более высокое чувство: «Моей главной страстью должно быть облегчение судеб несчастных» - написал он в 1787 году. Эта мысль занимала его постоянно: как искоренить бедность, эксплуатацию, вражду между людьми? Как сделать всех людей счастливыми? Он уже понял главное: для этого надо сделать их равными. Без равенства не будет ни братства, ни дружбы, ни мира, ни свободы для бедняков… Но это не просто: ведь даже если отобрать у помещиков землю и поделить её поровну между крестьянами, то это равенство долго не продержится: одни вскоре разбогатеют, другие разорятся, у одного единственный ребенок унаследует всё отцовское имущество, у другого будет куча детей, и каждый окажется бедняком. Нет, уравнительный передел не решит проблемы. Нужно другое: общий труд на общей земле! Вот если бы организовать такие коллективные фермы без хозяев-собственников и бедняков-поденщиков – может быть, это стало бы первым шагом к переделке общества на основах справедливости… Но, увы, «сейчас или слишком рано, или слишком поздно ставить так вопрос…» Его тихое семейное счастье было недолгим: страшное горе - внезапная смерть обожаемой старшей дочери от приступа неизвестной болезни - стало только предвестием новых бед. …Конфликт назревал исподволь. Бабёф, квалифицированный и безупречно честный февдист, давно уже стал костью в горле у местной судейской касты, наживавшейся на бесчисленных тяжбах, порождаемых запутанными феодальными отношениями между владельцами поместий, их вассалами и крестьянами: там, где поработал Франсуа-Ноэль, зацепок для крючкотворов не оставалось. Он быстро нажил себе могущественных врагов в лице семейства Билькоков, из поколения в поколение занимавших в этой местности важнейшие административные и судебные должности. Они настраивали местных сеньоров против Бабёфа, распускали слухи о его некомпетентности и пристрастности, о том, что он пренебрегает интересами своих клиентов и, напротив, чрезмерно заботится об интересах крестьян… Последнее отчасти соответствовало действительности: Бабёф стремился всегда, насколько это возможно, защитить интересы слабых и неимущих. В результате он лишился заказов, больше того – ему не заплатили за уже сделанную работу. Это означало полный финансовый крах. Надеясь поправить дела, Бабеф попытался издать книгу по своей специальности; в ней он среди прочего выдвигал идею о замене множества существовавших поборов единым налогом на крупных собственников – помещиков, предпринимателей, богатейшее духовенство, а кроме того предлагал отменить собственность на землю и выделять наделы крестьянам в пожизненное пользование. Книгу-то он напечатал, но денег она не принесла. К счастью для автора, власть имущие её, похоже, не заметили… …А гроза, между тем, надвигается. Социальная буря такой силы, каких ещё не знала история. Три неурожайных года подряд! Бедняки голодают. Многие уже открыто клянут и короля, и особо ненавистную королеву – «мадам Дефицит», «австриячку»… У короля тоже финансовый кризис. Казна пуста, а собрание нотаблей – крупнейших аристократов – денег двору не выделило. Придется созывать Генеральные штаты – они не собирались уже больше ста лет! Ох, как не хочется королю и его приближённым реанимировать это жалкое подобие парламента, но другого выхода нет: если уж два первых сословия – духовенство и дворянство – не хотят спасать положение, значит, придется выкручивать руки третьему сословию. Третье сословие включало всё остальное – кроме дворян и духовенства – население Франции: буржуазию, крестьян, ремесленников, рабочих. Буржуазия богата и образованна, но политически так же бесправна, как и её малоимущие «собратья» по сословию. Теперь она получила шанс изменить своё положение. Весной 1789 г. вся страна с энтузиазмом готовилась к выборам депутатов, составлялись наказы. Повеяло ветром больших перемен. Передовые умы уже открыто говорили о необходимости уничтожения феодальных привилегий. Король, однако, не собирался идти на уступки окрепшей буржуазии: он рассчитывал получить от нее необходимые деньги, ничем не поступившись взамен. В мае, когда в Версале открылись Генеральные штаты, все, казалось, были охвачены единым порывом энтузиазма, но вскоре неизбежно обозначились противоречия. И когда осмелевшие депутаты третьего сословия заявили о своих интересах, перед ними попросту закрыли зал заседаний, а популярного министра-реформатора Неккера уволили в отставку. Но бесправное большинство народа – буржуазия, крестьянство, городское плебейство – больше не может и не хочет терпеть старый порядок: 14 июля Париж поднялся на восстание. http://proza.ru/2010/11/23/841
Ответов - 0
полная версия страницы