Форум » Стихи » Яков Есепкин Готическая поэзия » Ответить
Яков Есепкин Готическая поэзия
Leda: ЯКОВ ЕСЕПКИН «ПАТИНЫ» Тридцать шестой фрагмент Нас ангелы позвали, но куда Идти весною мёртвым и укосным, Сияет ювенильная Звезда Иным, иным отрокам венценосным. Спроси у Антигоны о судьбе, Разорен виноград и мнят сильфиды Лишь розовые тени, и себе Терновные не верят аониды. Горит ещё портальная весна, Ещё сирены ада золотятся, Очнёмся от безсмертия и сна – Нам царские хождения простятся. Ах, эти ли мы чаяли цветки, Августа ветходержные фаянсы Таят сие ль пустые ободки, Чтоб кровию дописывали стансы. Прелестные зелени отцветут, Светильные угасятся чернила, Тогда нас поименно и сочтут На выкошенных небах Азраила.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста девяносто девятый опус Снова Троица сонно цветет, Убирайтесь жасмином, стольницы, Аониты, блюдя пиетет, Фей чаруют до новой денницы. С кем и вился тлетворный Зефир, В пировых ангелки почивают, Ни Летиций, ни Цинний и Фир, Веселее ль трапезы бывают. Мглу Геката еще совлечет, Всцветим палую бель Таорминов, Где серебро течет и течет На путрамент из тусклых жасминов. Пятисотый опус Мрамор, мрамор, опять ли сюда Ангелочки небес и летели, Нощно мглу источает Звезда, Умирать под какою хотели. Веселятся хмельные купцы, Наше терние мелом обводят, Август нем, опускайте венцы, Пусть убийцы сейчас хороводят. Век и будем укорно стоять, Шелест крови глуша пламенами, Се алмазы и небо, ваять Павших туне со мглой и звонами.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот третий опус Хоть и яду сюда, пировать Ныне царские дети садятся, Вейся, мрамр, ангелков укрывать Басмой станем, где патины рдятся. Как темны эти гипсы, арак Их ужель не отбелит меж лилий, Ах, в меловый заступимся мрак, Вижди сех, не бледнея, Вергилий. Осыпается басмовый мел С лиц кусками, со чел невенечных, Кто превидеть еще нас умел, Бьется, бьется в шиповниках млечных. Пятьсот четвертый опус Кровь нисана с гортензий сольем, Вспеним ею златые куфели, Чти скитальцев ночных, Вифлеем, Подавай им вино и трюфели. Что ж успенных сильфидам корить, Буде юность веселие имет, Станем граций чудесных мирить, Наши ль звезды тлеение снимет. Челядь спит, во смуге ободков Мы одне, в сукровице незвездной, И не алчем вина и цветков, И с Уранией плачем над бездной.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот пятый опус Се, незвездные яства горят На столах и цветки золотятся, Четверговок сильфиды мирят, О лилеях менины вертятся. Ах, претмились земные пиры, Благ к эфирным август данаидам, Неб и звезд тяжелее дары, Оявленные тихим обсидам. Хоть несите порфировый хлеб, Вин диамент солейте на мрамор, Мы тогда и в огранности неб Мглу оплачем сиреневых камор. Пятьсот шестой опус Тусклый август серебро лиет, Яства чахнут о столах и хлебы, Во незвездности благих виньет Это мы ли пируем у Гебы. Дале немость, одно и молчим, Зря в хлебницах фиванских лилеи, Всё диаменты неба влачим, Всё пречествуем нощи аллеи. Вот еще соявимся из мглы, Яко ангельский сад безутешен, Юродные оплакать столы И вишневую цветность черешен.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот седьмой опус Нас ли ждали к эдемским столам, Антиохия тех ли взерцала, Шелк порфирный вился по углам, Днесь его источают зерцала. Ванных кафель распишет изверг Ядом розным, жасминами Ханны, Се порфировый чистый четверг, Все пием здесь, хотя недыханны. Ах, тусклые оставьте мелки, Аониды, по мраморам этим Чернь и могут лишь бить ангелки, Нимбы коих мы всенощно цветим. .Пятьсот восьмой опус Что рыдать - отзвучали пиры, Источились фалернские вина, Вместо севрской витой мишуры Нощно блещет небес горловина. Из Тироля востретим гонцов, Выпьем яды ль Моравии мрачной, Где и челядь беззвездных дворцов, Где и плакать о дщери внебрачной. Кровь ожгла хоровой мезальянс, Но сквозь сон различит Береника, Сколь еще серебрится фаянс И пирует на небах Герника.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот девятый опус Ирод, Ирод, се брашно твое И в амфорах вино ледяное, Алавастром ли, гипсом остье Смерть забелит - мы виждим иное. Колоннаду и сад обойдем, Не четверг, а серебро лиется, Во златых кашемирах блюдем Тайность вишен, пусть Хала смеется. Наливай, кто отравы алкал, Фарисеи и дети уснули, Шелк тиснит сукровицу зеркал, Им пьянить нашей кровью июли. .Пятьсот десятый опус Виждь последнее лето, алей Нет его, искупаемся, дивы, Кровь совьем, чтоб кувшинок-лилей Хлад ожечь, сим украсить ли Фивы. Низлетят с хоров лет ангелки, Ах, не плачьте еще, палестины, Мы опять на помине легки, Вкусим райские ж волны и тины. Юды с нами, а внове не им Торговаться фамильною славой, Хлебы мазать серебром - храним Каждый миг наш виньетой кровавой.
Leda: Яков Есепкин Альбом Сквозь кровавый рот Я женщину помню, чей лик, не клонясь. Горел в новых святцах казенного быта. Весь свет потускнел и отбелена бязь, Окончилась жизнь, а печаль не избыта. Тоску невозможно избыть, но и ты, Прошу, не спеши от разлук отрекаться, Еще воссияет в огне темноты Звезда, под которой нельзя оставаться. Весь свет потускнел из начала в конец И так повернулся, виясь вдоль простора, Что даже в альбоме -- не лик, а рубец, И блещут, свиваясь, размытые взоры.
Leda: Яков Есепкин Рок-притча об Эдипе Золотая система Почил бездетный царь Полиб Во благо замысла и воли. От Сфинкса Фивы спас Эдип, Но избежал слепой юдоли. Искусством кладки до небес Он овладел, уйдя в Афины. И возвестил земле Гермес, Что возвышаются руины. Энергетический двойник В огнях Медины и Тосканы Блуждал, и лунный сердолик На копии кровавил раны. Кто ночевал в саду камней -- Бут и плитняк точил слезами. Но утром хор звучит стройней, И пурпур Эос льет над нами. И всякий северный рожок Подобен флейте лигурийской, Когда гранатовый флажок Горит на патине альфийской. Холоднокатаным торцом Письмо надгробное сверкает, Зане сребрящимся кольцом Его планета обвивает. Всю жизнь он стену возводил Меж словесами и судьбою. В орнамент символы могил Замуровал своей рукою. Над ним глумились времена, Пространство стену огибало, Ушла Китайская стена В ядро, и твердь с землей сравняло. И новый Иерусалим По смерти, ничего не знача, Отстроил Ирод, взвив над ним Лишь золотые стены плача. Когда же атом от конца К началу повернул все лета, Стена его о гроб отца Разбилась за пределом света. На сгнившее в зеленой мгле Святое царственное ложе Упала тень слезы, в земле Прах Иокасты сном тревожа.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот одиннадцатый опус Дышат негой кровавых шелков Музодарные замки фиванок, Всякий днесь камелотный альков Яд крысиный таит меж креманок. Хватит царских веретищ летам И для вечности хватит цементов, Свечки несть ко меловым цветам, Им хотя чернь прельем с постаментов. Бледный отрок в парче золотой Сколь очнется на пире грядущем, Узрит чермный лафитник пустой Во перстов изваянии сущем. Пятьсот двенадцатый опус Нет у августа красок для нас – По фаянсам тиснение кровью Наведём, пусть ещё Монпарнас Озлатится холодной любовью. Грозовое серебро под злать Кто распишет без тьмы и палитры, Муки любящим всё исполать, Мглами сих увершаются митры. Желтью всех и списали давно, Золотым окровавленным цветом, И точится из амфор вино Мировольным злоалчущим летом. Пятьсот тринадцатый опус Звездной батики тусклый флеор Вижди, Рания, скатерти наши Чужды небам, фиванских амфор Ловят цоколи тени во чаши. Исполать модератам балов, Лес Цимнийский рыж пейсами Ленца, Из пиитерской мглы Крысолов Шелест внемлет и желть полотенца. На оконницах розы белы, В золотом ли, всежелтом наяда, Расставляй, Урания, столы – Здесь виют локны золотом яда.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот четырнадцатый опус Мир забудет, святые почтят, Мы старизну давно и не прячем, Ангелки умирять налетят, Лишь тогда о юдоли восплачем. А ещё ледяные огни Наших свечек убого клонятся, Мелов фивских тусклее они, Чернецам от похмелия мнятся. Хоровая погаснет звезда, На диаменты кровь золотую Нощь сольёт – и томись – никогда Не узрите лепнину свитую. Пятьсот пятнадцатый опус Вновь асийские крысы бегут И царевны опять меловые, Ангелы Таиах стерегут, А и мы не воскресно ль живые. Ах, не выжечь сей гашенный мел, Почивать девы званы в склепенье, Яд румянит прелестных Камел – Пьем холодную тушь во успенье. Тусклый светоч иль розы миров Затушуют червицу Вселенной, Содрогнутся от бледных даров Аониды за еминой тленной. Пятьсот шестнадцатый опус Коробейники в красных сумах Златовейные яства скрывают, Яды тусклые ждут в теремах Бледных юн, кои пламень свивают. Что альковницам плакать навзрыд, Что ж смеются печальные Изы, Белошвеек дворцовый Мадрид Взбил над тортами, чая сюрпризы. Выльет август мышьячную злать, По виньетам воссребрятся течи, Дале некому будет пылать – И совьют из перстов наших свечи. Пятьсот семнадцатый опус Маки червные днесь воспоем, Алость их паче барв сеннаарских, Тусклый яд иродиц ли испьем, Геть, печаль, изо вечерий царских. Алым наши прелили уста Кровотечным серебром камены, Что рыдать, ах, тоскливо пуста Нощь Вифаньи и оперной Вены. Гипс увечен, а мрамор не ал, По столовым атласные мыши В агонии снуют и зерцал Блеск порфировый чествует ниши.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот восемнадцатый опус Бал andante ни тих, ни велик, Серебристые пифии вьются, Мел обсид ли, арма базилик Жжет царевен, сех тени смеются. Вслед за Алексом вскрикнуть: чего ж Столь их много и в Риме барочном, Углич мертв, со парчей и рогож Кур гонят и цесарок в молочном. Согляди, как пифии легки, Дышат негою, вина алкают, Как шелковых исчадий желтки В мрамор весело наш истекают. Пятьсот девятнадцатый опус В алавастровых чашах ли яд, Щедр июль на отравы златые, Молвим слово -- и тени Гиад Возалеют, елико пустые. Ах, давите из брашен, кто пуст, Чермных перстней мышъяк на хлебницы, Наших белых отравленных уст Выжгут мел грозовые синицы. Потому и боялись огней, Многозвездные эти просфиры, Плачут небы в трапезных теней И таят меловые сапфиры. Пятьсот двадцатый опус По удавкам царевн ли узнать, Алавастровым, желтым лилеям, Любит сон мертвотечную злать Двуплести по всесомкнутым веям. Не потщись, Калипсо,на остье Танцевать, Марфа вечерю служит, Снег взметет померанцы твое, А и с мертвыми Цинтия дружит. Шелк альковниц заблещет ясней, И, трясясь, четверговки пустые Сонмы вянущих тусклых огней Выльют нощно в ложесны златые.
Leda: Яков Есепкин Коринф Пойдем на Патриаршие пруды, Сиреневый там дождь еще не хладен, Каждят останки пляшущей Звезды И дьявол темноцарственный безладен. Пойдем, поидем, друг успенный мой Иль мертвая подруга, будем вместе И плакать над точащею сурьмой В свечельном этом времени и месте. А был я оглашенным ко святым Хождениям и внесен в Божий список, Мак в юности был алым, золотым, Пускай дарит аромой одалисок. Фаворским огнем требники горят, Горят и наши тонкие крушницы, А мертвых царичей ли укорят, Глорийные, летите, колесницы. Что это Новогодье, Рождество С порфирными шарами, яко будем Рыдать еще сиротски, о Его Кресте явимся ль, мороки избудем. Убойным стал алмазный сей венец, Но Руфь меня восждет на Патриарших, Стряхну при Божьих пильницах тернец, Ответствовать черед за братьев старших. Черед, пора и молвить, и препеть, В миру любивших нас невест чудесных, Не тщившихся ни жить и ни успеть, Взнести до царствий истинно одесных. Ах, счастие любое от беды Невежества всегда проистекает, Пойдем на Патриаршие пруды, Бессмертие нас горнее алкает. Не горько царю мертвому вино, Пиют же вусмерть ангелы блажные, Оне меня отпустят все равно Сирени зреть и ели вырезные. Декабрьская тяжелая игла И снег, и меловатные сувои Распишет бойной кровью, тяжела У вечности иглица, паче хвои. Не я ль играл с Чумою на пирах, Не аз ли только вечности и чаял, Боясь очнуться в снеженьских юрах, Зане легко уснуть, где мак растаял. Уснуть и видеть благостные сны, Отпустят ангелки мя на мгновенья Сюда, где прегорьки и солоны Блуждающие звезды вдохновенья. Вскричу, махну ль приветственно рукой, Десницею бесперстой, дожидалась Неясно и откуда, но такой Руфь помнил я, со мной она скиталась. С каких неважно темных берегов Явлюсь, чтоб навсегда уже оставить Юдоль, которой с кровию слогов Любви и маков алых не прибавить.
Leda: Яков Есепкин Из Сеннаара Побледнеем на темном дорожье, И высокие белые лбы Осенит не двуперстие Божье -- Длань калечной и низкой судьбы. Долго Парки за нами гонялись, Вояров собивали иных, Но с звездами одно поравнялись И хорунжих нашли неземных. Гей, несите горючие вина, Будем жалостно пить-не пьянеть, О Господе бела сердцевина, От какой виноградам темнеть. Что умолкли хоромные лиры, Что хмельные цевницы точат, Кровью славской умыты мортиры, К нам сарматские вершники мчат. Сих, Электра, купали себретки Вместо масляных красных коней, Днесь еще накрывают серветки Трюфельной алебастр для теней. Сколь почившие вои убоги И архангелы их не пречли, Хоть виждите сиречные слоги, Облеченные в свеч хрустали. Лепый выдался пир у Ирода, Тучи демонов ели халвы, По мессиям ли плачет колода – Вкруг одесной пили головы. А еще занесут нам от братий То ль объедков, то ль царских остей, Колпаков серебряных и платий Не жалея для мертвых гостей. В косах смерти твоя амбразура, В содержанках отечная речь, Наш глагол проточила цезура, Со Ивашкой посажен он в печь. Что вложить в окаянну десницу, Белый свет всем отпущен взаймы, Прикормили с руки царь-синицу Прокаженные стражники тьмы. Мел горит и под чернью шеломов, Кровь одна растеклась по струнам, Слава культовых наших псаломов Воскатилась к чужим именам. В грозном золоте только успенье, И к басам этим вечность прильнет, Скорбь излив свою, как песнопенье, Во бескровность всебожеских нот.
Leda: Яков Есепкин Из Сеннаара Равнодушны святые к себе, Но затем эти звезды жестоки И мерцают во славной судьбе, Что открыты смертельные сроки. Мы и сами, Господь, на земли Звездной чарою были хранимы, Нам вдвигали в сердца уголи Под розницей златой херувимы. А серебряных корок волхвы Со трапезных столов не жалели, Так судили: елико мертвы, Пусть пеяют, чтоб юны алели. Благо ль воров зарезанных ждать, Пестить розы для панн леворечных, Нам бессмертие может воздать По стигматам на мраморах течных. Грозен Лиров славянских удел, Бросят в гробы ли цветь божедревки, Ангел смерти певцов соглядел, Мертвым хватит волнительной Невки. Сех проткнет разве шпиль черноты, Ибо яркие ночи беззвездны. Воздымай же к высотам персты, По которым заплачут лишь бездны. Окольцована с юности честь, А нельзя ее выжечь огонем, А невинники Божии есть, Вместо них ли молитвенно стонем. Берегли мы последний завет -- Прозерпина златит его гнилью. Источают обугленный свет Тени вышедших раз к замогилью. Не спасти всечестных святарей, До Звезды началась распродажа, Нет светила внутри алтарей И для ангелов нет экипажа. На прощанье в зерцальники глянь, Ложек чайных кармин отражает Дев фигурных, еще Гефсимань, Терние образное сужает. Вечность будут за нами брести Пустотелые девы уныло, Расцветаться и дале тлести, Сим бессмертие наше немило. Кто был послан за мертвой водой, Сохранен и для звездных терзаний. Всяк и тлеть со Полынью-звездой Будет оспой прогнивших лобзаний.
Leda: Яков Есепкин Соль Темной соли карминные копи На полотнах небесных картин Океан возвеличат и топи -- Все горит этот черный кармин. Ея гиблый орнамент слезами Помрачен, видишь, вишней златой, В барвы льда влитой, пред небесами Он протек из иконы святой. Мироточит иконная краска, Горней слотой ее не залить, Коемуждо посмертная маска, Фарисеям не время юлить. Из обитого смертью потира Не испить уж ни слез, ни вина, Плачет приснотяжелая лира, Сладок мелос, ан кровь солона. Шелест слышен, сие голос крови На изоческих мертвых губах Днесь взыскует о вечной любови И позорных из тиса столбах. В очи звездная соль нам попала, Растворилась в крови и огнем Контур траурных карт начертала, Если вдруг от оси отвернем. Мы отравлены ей и сразимся Разве с собственной славой теперь, Иль во мраморе снов отразимся Ибо слава бессмертия дщерь. Коемуждо и сны ледяные, Аще хватит каленых гвоздей, Стеллы будут зиять именные На юрах городских площадей. И вольготно же было клинами Ангелочков земных распинать, Над кровавыми петь ложеснами, Хмелевые кусты преминать. Святарей без тружданий мытарских Не приимет честной родовод, Хоть виждите у брамин тартарских Их багряных теней хоровод. Расточились и орды, и оры, И мессии в ромашках лежат, Не высокие ль Божие хоры От столовских клиновий дрожат. Но еще мы прейдем и ромашки, И стольницы с весельем пустым, Монастырские чудо-рубашки Воссияют огнем золотым. А не хватит убойного цвета, Чтоб искрасить всеславскую вязь, Осветлит сребролепием Лета Барбарийскую сирую грязь. В этой грязи мы тлели, Господе, В ней топили возвестных певцов, Анатолю, святому Володе Здесь иродски жалелись венцов. Нас один Ирод-царь и страшился, Буде утро его тяжело, Саван пурпурный всякому шился, Кто опасен и помнит число. Мало битых младенцев холопам, Тризн по выбитым певчим родам, Мало крови алкающим скопам, Их овчарки ведут по следам. Не альпийские выси зияют, Не благим алконосты пеют, Мрачных пропастей бредники знают Живодеры и рядом снуют. Ах, Володя, святой первозванный, Александр и Андрей, вы были Велики, но корабль, дарованный Лишь глупцам, не увидел земли. Лишь одни фарисейские орды Составляют гербовники тьмы, Вечевые всепевчие горды, А серебро опасней чумы. Утром Ирод еще посчитает И младенцев, и старших сынков, Туне золотом сердце латает Володимир из смерть-лоскутков. Хватит соли ему на потраву, Хватит злата пирам гробовым, Не пренесть эту вещую славу Душегубицам паки живым. Сих оравы царуют и ныне, Только оры темней пропеклись И зияют в небесной твердыне, Чтоб светила нощные теклись. Чтоб нощные певцы меж течений Свечевые не зрели ряды, Избавляясь алмазных речений, Уповали на милость Звезды. Не возжечь убиенного болью, Кто погиб -- не страшится веков. Наши звезды горящею солью Вбиты намертво в чернь ледников.
Leda: Яков Есепкин Слезы Этих слез гробовой перелив, Это жито с гнильцой погребною, Наши очи огнем проточив, Их растлит разве солью одною. Лишь нетленные блещут огни Над поруганным стягом свободы, В смертных латах пылают одни Нам во здравье воспетые оды. Плесень смертью ожжет, и смотри, Потемнеют они и нальются Тронной краской, с которой цари По достоинству не расстаются. Окуни же в потир их персты, Солонеет пусть кровь и стекает С рук, пусть пурпур престольной тщеты Век Полынь шпилем тьмы протыкает. Сколь печальная участь царей, Завершивших свой путь ко подвалам, Из церковных им речь алтарей, Сиречь Слово лишь дарствовать алам. Ирод, Ирод, где слава твоя, Где теперь и красавица дочка, В голове Иоанна змея Пламенится, как жирная точка. Нет сервизов для чадных пиров, Нет столовой посуды не сбитой, Богородицын тонок Покров, Где ж сугатным угнаться за свитой. Наши остия денно черны, А нощами белеют всестрашно, Звать сюда фаворитов Луны: Ядом свеч наливается брашно. Как валькирии над слободой Пролетят в погребальные нети -- И распнет сих янтарной звездой За реченья, за помыслы эти. Приидти повелят в третий Спас, Заглушая архангелов трубы, Протекут эти слезы чрез нас Во гробов сукровичны раструбы.
Leda: Яков Есепкин Воинам Кто хотел и в гробах уцелеть -- Не поверил вотще в чудотворство. Слезы сих расписали во цветь, Наказуемо это притворство. Нам безрукие дивы одне Поднесут мертвопенные штофы, Чтобы присно топили в вине Тень саму грозовой Гологофы. А еще пеюнам разрешат Зреть фригидных и спящих царевен, Яко дивно куранты спешат, Царь Владимир в успении гневен. Крыша мира огнем занялась, Где спасать преувеченных воев, С нами вечность крестом разочлась, Вейте розы для нощных изгоев. К сирым памятным камням сейчас Не найдется багряной и крошки, Юный Вертер взойдет на Парнас И увиждит пустые обложки. Только воинство бойных простит, Скорби мытарей уразумеет И блажными слезами почтит Всех, над кем потешаться не смеет. Нелегка смертоносная мгла, В багряницы как станем рядиться, С бриллиантом для сердца игла Коемуждо чудесно сгодится. Ко гробам подходили волхвы, Смерть взрезала черны пуповины, Венценосцев загнали во рвы, А царей иудейских -- в овины. Век прощения не испросить, Кровь не вытереть с уст малолетки, Но по нам будут зло голосить Мертвородные воинов детки. В назидание будущим дням Буйны головы мы не сносили, Возрыдают по нашим теням Как по царичам не голосили.
Leda: Яков Есепкин Посвящение Вернувшимся из адских областей, В позоре искупавшимся и чтящим Свет ложных звезд; в безумие страстей Не ввергнутым изгнаньем предстоящим; Прогулки совершавшим в небесах, Кресты собой украсившим и к рекам Подземным выходившим, в очесах Держащим купол славы; имярекам, Отринутым Отчизной за мечты, Замученным на поприще славянском, Отрекшимся друзьям свои щиты На поле брани давшим; в Гефсиманском Саду навечно преданным, венец Из терний не снимавшим и при крене Светил, хранившим Слово, наконец Добитым, возлежащим в красной пене -- Что вам скажу? Молчаньем гробовым Все разом юбилеи мы отметим И присно по дорогам столбовым Кровавым указателем посветим. Тще райские цитрарии прешли, Их негу возносили к аонидам, Свечельницы кармином обвели, Чтоб радовались те эдемским видам. Герника стоит палых наших свеч, Горят они златей мирских парафий, Китановый в алмазах чуден меч, Годится он для тронных эпитафий. Лиют нектары морные и яд, Вергилий, в небоцветные фиолы, Эльфиров и чарующих наяд Мы зрели, как нежные богомолы. Рейнвейнами холодными с утра Нас Ирод-царь дарил, се угощенье Оставить мертвой челяди пора, Не терпит мрамор желтое вощенье. Оцветники, оцветники одне Пылают и валькирии нощные Бьют ангелей серебряных, оне Любили нас и были расписные. Ан тщетно злобный хор, клеветники, На ложь велеречиво уповает, Позора оспа эти языки Прожжет еще и чернью воспылает. И мы не выйдем к выси золотой, Не сможем и во снах ей поклониться, Но только лишь для прочности святой Пусть праведная кровь сквозь смерть струится.
Leda: Яков Есепкин Коринф *** Огни будут ровно клониться И не попадать в зеркала, И ангелу смерти приснится, Что вновь ты судьбе солгала. Клеймя восковую истому, Червонную метку луча По контуру выжжет двойному Рябиновой ночи свеча. Пробитые белые руки В крови ниц воздень и молись, Я знаю, не вынесут муки Архангелы, павшие в высь. Мы гвозди расплавим перстами. И пусть в чернолунной тени Над гиблыми светят мечтами Наклонные эти огни. *** Прекричат о любови живые, Отверзая во черни уста, Их поныне хвалы даровые, Не застигнуть рекущим Христа. Мы и немы одни, буде Слово Паче немости, лучше молчать, И не нужно реченья иного, И алтарникам туне кричать. В Царстве Божием крови остались, Василечков синей прахоря, Мы сполна за любовь рассчитались – Пусть Христос не печалится зря.
Leda: Яков Есепкин Вифания *** Ах, там не утолят печали Цветки в преисподней пыли, Где ангелы нас привечали, А все ведь спасти не могли. Бытийный родник высыхает И райских не слышно рулад, Зеленым дождем полыхает Капрейский огонь-вертоград. И присно юдольные чады Ссыпают нам в очи песок. Мерцают пустые погляды, Жгут кровушкой Божий висок. Во смерти брачуются эти Чреды и плодят мертвецов, И сами попали мы в сети Замирных Господних ловцов. И ястреб взлетает над жертвой И ждет, и точатся пески В налитые кровью измертвой Христа ледяные зрачки. *** Убиенный апостол приидет Ко царям, не распятым досель. Ничего здесь уже не увидит Кто на Божью воссел карусель. Младших братьев зачем распинали, Им неведомы тайны двора, А иных царедворцы не знали, Мертвородная их детвора. Но мирские картины преложны, Август падом гнилым и дарит, Были сретенья наши возможны, Только сжег очеса лазурит. Исполать, велико обозренье, То чистилище, то кайнозой, Помраченное смертию зренье Ангелок закровавил слезой. Воском тем позалили кровати, До костей опалили уста, И в аду будем скорбно молчати -- Наша доля вовек золота.
Leda: Яков Есепкин Амаркорд 1 И краски нет – воскрасить свеи, Иконы течные сорвут, И нас архангельские веи К одесным жертвам призовут. Хотя и смертники мы были, И растерзались на веку, А нашей кровию избыли В миру по царствиям тоску. Сколь могут цвет и немость длиться, Один Христос пусть говорит, Вновь крови этой не прелиться, Днесь о венцах она горит. 2 Нощный плач на Господнем пороге О четверг лишь внимут ангелки, И приветят собитых в дороге, И возьмут горицвет-васильки. Это сирые утвари наши, Это сребро цветочков земных, Те внелистники горние зряши, Не могли и набрать мы иных. И мертвы, и лазури алкаем, А воссветятся хоры огней, Мы такою красой засверкаем – Наших вретищ не будет красней. 3 От итальянских темных сосен, Купин восблизимся туда, Где нищий инок безголосен И рдеет Божия Звезда. Певец ли, Марсий – все мы квиты, Гвоздей кровавых не учесть, Одни сегодня басовиты Призраки оперы, как есть. Но этот мрамор стен холодный, Понтификатов римский счет Наш горисветник черноводный Огнем лядащим рассечет.
Leda: Яков Есепкин Фивы *** Пред очами светильными будем стоять, Пред очами светильными Бога живого, Изнемевшими уснами в смерть вопиять, Да не сможем промолвить ничтожное слово. Возлишили в миру нас распятий-венцов, А и сами от жизни петлей откупились, Ан попали в тенета замирных ловцов, На серебро откупное те не скупились. Для последышей жалких к раздаче нашлась Гробовая парча, а на пир не пустили Тех, в ком тонко Господня слеза исплелась, Ах, всю смерть мы ея сквозь парчу золотили. Чрез нее и узрим, кто венок заплетал На преславную смерть Вседержителя-Бога. Полной мерой, Господе, Ты чад испытал, Не гони же теперь от златого порога. *** Обрели мы царя в вертоградном рядне, Потешались глушцы, как осанну пеяли, Наши слезы точат в четверговом вине, Из цветочной пыльцы чадов нощно ваяли. И убитых одно имяреки не чтут, Цветяную их бель пеленают во грязи, Кровь ли шла на письмо, лишь в смерти и прочтут, Были мальчики все, днесь юродные князи. Только, Господи, чернь предостойна хвалы, Вот начнут различать набоженников чистых По среде -- и слетят в серебре ангелы, И опять заберут самозванцев речистых. Всё молчим и молчим, чтоб серебро Твоих Херувимов таить, нет и тайного прока, Бились в звонницах мы, червно кликали их -- Крови узри виры, буде Лета широка.
Leda: Яков Есепкин Галатам *** Кто смог дожить до пятницы страстной, Пусть здравствует, за Божеским порогом Восстанет образ в прелести иной, Когда замкнет уста небесным слогом. Пиитов отличают времена, Их участи тяжеле не бывает, Каким бы не идти путем зерна, Блаженного царевна убивает. Что славят жабу чурную оне, Лишаются видения и злости, Опасно ль умереть, а жить вдвойне Опасней от лягушачьей милости. Коль вечное искусство умирать, Сиречь, коль вечно праздное искусство, Начнемся хоть лжестраждущих карать, Чтоб алгеброй еще поверить чувство. В расчет нелживых блядей не берем, Иродная их выпестует муштра, Ограним нощь, а утром и умрем, Как прочил огнеокий Заратуштра. А хватит нам августовских пиров, Себреток нехолодных целований, Спокойней здесь избавиться даров Троянских, либо нобелевских званий. Лишь яд в цене у парий и химер, Но случая манкиры не упустят, Другим наука пушкинский пример, А нынешние вежды не опустят. Страшней охот мышиных их возня, Тулупчиков отвратней в барской моли, Чур, демоны сладкие, чур меня, Меня от балов, Цинтия, уволи. Не крысам ли священную войну Фанфарно объявлять, вдыхая серы, Правее о французскую волну Гранить с Трюффо новейшие размеры. Иль в случае бесхлебья у Саррот Разжиться золочеными плодами, Пусть мышею венчает сердце крот, Чтоб царствия не грязнить и следами. А нечего как станется пренесть Всевидящему Спасу, полотенец Не будет, выйдем с лирами как есть На иродную смерть из ветхих сенец. Для Бога мертвых нет, а для царей И небы -- только мрачная гробница, В огнях воскресных зорь и алтарей Багряной тенью виснет плащаница. *** Безъязыким пребранно молчать, А и нам нелегко говорить, Иль ко Господу время кричать, И Звездою, и Словом сорить. Выйдет Боже на красный тернец, Зряши молча всекровицу-гнус, Да вознимет лазорный венец – Пусть красуется царь Иисус. Синь и синь разлетится тогда От заплетенных нами венков, И гореть чрез терновник Звезда Будет присно, во веки веков.
Leda: Яков Есепкин Грааль *** Лишь раз ты взглянула не в те зеркала Пред сонмом парадных порталов, Насквозь тебя звездная падь и прожгла, Блеснув шестилучьем средь залов. Доселе зерцала горят и горят, Абрисы чужие лелея, Сугатные отроки денно парят, А нощно – цветет Галилея. Печальное утро Ирода-царя, Не бысть арамейскому свету, И что ночевати, всесвечно горя, Божиться Христу-первоцвету. Молчи и пребудь благодарна судьбе За выспренних мук неизбежность, Сейчас только ангелы узрят в тебе Высот непорочную снежность. Елико такою тебя сберегу, Пусть гниль торжествует над златом И мертвая краска горит во снегу Очей твоих черным закатом. *** Окунули в пречерную грязь Нас пред тьмою невольного братства, Поелику диавольский князь Зловелел не прощать святотатства. Всё кровавые тянем персты Ко юродно тускнеющим лирам, Биты серебром эти кресты, Их Амурам алкать и Земфирам. Об одном лишь молили Царя, Чтоб рыдала блудница Мария, Виждя бойные кровь-прахоря, Чтоб и остие жгла ее мрия. Ей рекли: «Мы во грязи черны И жалки, а венцами одесны, Были смертницы в нас влюблены И пылались царевен ложесны». Неизбывно теченье веков, От напрасно слогов исцеленных Не отречься, достанет штыков У охранников падей истленных. Помнишь, присно тяжелым огнем Наливались понурые взоры, И алкали губители днем Наших слез и слетались в затворы. Проповедовал кто -- те ж чреды Мертвецов, мгла очей Вельзевула Заточилась тогда ли в сады, По листве, яко гниль, полоснула. Только вершники нас и увьют В звездных нетях святого подворья. И прогнившую кровь перельют Из очей в буераки Нагорья.
Leda: Яков Есепкин Алавастры *** День слагался из слов, Как ударные слоги стояли Телеграфных столбов Крестовины в слезящейся дали. Тень Голгофы с утра Украшая венками сонетов, Огнь святого костра Угасал пред багрянцем портретов. Золотой пьедестал Ныне полон еще оглашенных, Царь небесный устал Различать двойников безыменных. Веселились они И багровую глину месили, Юровые огни Терниями чужими гасили. И кусты, и трава, И в сознании выросший ельник Становились слова, Уходящие в свой понедельник. . *** А мертвые не любят воскресать, Уста свои сквернити всебожбой, Их некому во мраке упасать, Не сводит их Спаситель за собой. В некрашеных лежат они гробах, Равны и равнодушны ко всему, И мертвые печати на губах Вовеки не подвластны никому. И сам Он ко престолу не спешит, И, смерть не попирая, со Креста Слетает, уповаючи – лишит Венца его Господе-простота. Плели мы, восплетали свой венец, А всё ведь не сумели доплести. И вот небесный жалует Отец Нам терний и не хочет упасти. А мальчик Иисусе для того Лугами проходил едва живой, Чтоб мы с тобой окликнули его, Веночек занесли над головой. И был бы тот веночек неземным, Красой затмил Господние венки. Ах, выйти и не мог бы он иным – Сплетали мы лишь кровью лепестки.
Leda: Яков Есепкин Одеон 1 Мы кровавые реки прешли Из живой и со мертвой воды, И не стало нас видно с земли До рождественской первой Звезды. А как всходит она в багреце И под Божией твердью парит, Каждый мертвый цветок на венце Иисусе трепещит-горит. Ах, нетленны разводы сия, Будут горние краски пылать, И тогда мы явимся, лия Во терницы багряную злать. 2 Кровавой тернию увиты, Не зря сквозь крови благодать, Посторонимся адской свиты, Чтоб к Иисусу возрыдать. Горят черницы золотые И рдится мертвая вода, И в наши отсветы пустые Летит всекрасная Звезда. Еще мы Господа приветим, Еще избавимся оков, И до нея Христоса встретим С венком обрядных васильков. 3 Мироточат святые лица Во цвет-окладах золотых, И разливается музыца На десность армии святых. Так мало, Господи, и крови, И слез, нисшедших чрез альков, Лжеимен золоту церкови Огнь всеобрядных васильков. Попали в горние мы нети, И хороводы ангелиц Рдят свеи немощные эти И с белоцветных наших лиц.
Leda: Яков Есепкин Грааль Ты заплачешь о чистой любви И очах, не узревших угрозы. Нитью бусинок в темной крови Потекут эти грешные слезы. Нитку тонкую перст уязвит, Обагрив твои белые руки. Хоть навечно снегами добит, Замолчи, я не вынесу муки. Аще вынесу – стану другим, По судьбе ли кровавое брашно, Лишь успенным еще и нагим Тосковать о любови бесстрашно. Сколь высоко летают оне И Господнего цвета не имут, Пусть хотя в мировольном огне Белорозный веночек вознимут. Надо мной лепый венчик горел Дольше жизни, а нынче не нужен, Кто на белые розы смотрел, Красной розы шестой удосужен. И архангелы днесь, может быть, Не взыскуют, не слышат молитвы, Чтоб сочилась жемчужная нить Сквозь светил равнодушные бритвы. Ни к чему о былом сожалеть, Слишком сумрак изоческий тяжек, Лучше солью той выпали цветь Нам судьбу предсказавших ромашек. Воссияет букет их огнем, Растопив золотое на красном. Вздохом смерти цветы мы увьем Пред зерцалом в порыве неясном. Собери свои слезы тогда В драгоценную севрскую вазу, Пусть стоят в ней ромашки всегда, Черножелтую пряча проказу. Хорошо лишь еще, умирать Не придется, поскольку мертвы мы, И горит в небесах -- исполать Возлюбившим бесцветные зимы.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцатый опус Мрамор любят пустые сады, Расточимся по тусклым аллеям, Яблок жаждать ли, мертвой воды, Выйдем хоть к бледномрачным лилеям. Желть запомни, холодных лепнин Темность гордую, негу подпорок, Черных роз каменеющий сплин Облечет еще гипсовый морок. Станет матовый яд кисеей, Чернью батика золото спрячет, И над каждой тлетворной змеей В цвете палом царевна восплачет. Пятьсот двадцать первый опус Днесь златое на красном темней Мертвых Асии пчел над стольницей, И легко ли во сонме теней Плесть серебро по челяди ницей. В Ефраиме отравой цветов Жадно дышат еще гордиолы, Как и нам бы кровавостью ртов Не истлить золоченые столы. Нега алого яда темна, Только утро осветит раструбы, Вспомнит Кора багряность вина И сребристые хищные губы.
Leda: Яков Есепкин Римлянам Хвала во время смут атласный стяг Достоинства и чести не ронявшим. Не вершник Бога, так хромой варяг Молву разносит пусть во славу павшим. Губители пусть наши тяжело Пируют до чудесных мановений, Весельем оборачивают зло, Алкая лишь архангельских знамений. Пускай они рядятся и гудят, Бессмертие ворованное делят И в очи мертвоцветные глядят, И души черноугольные белят. Нельзя, однажды в нети возлетев, Ко брошенным причастиям вернуться. Все косы смерти посносили в хлев, От морока вовек нам не очнуться. Теперь не темень лавров обовьет, Но патина безмолвных подаяний. Успенных разве милость и пробьет Горящим льдом заглушенных рыданий. Не плачь и ты, давай под тьмою жал Дождя пойдем туда, к древам протленным, Где яду во графины подмешал Шиповник острием окровавленным. Был август прежде милостью велик И щедро озолачивал фаянсы, А ныне желтоносный сердолик Огонем жжет ямбические стансы. Черны хоругви проклятых времен, Тяжка небытия пустая книга. Всяк очи воздымавший заклеймен Распятьем и не минет жизни ига. Дионисийских таинство красот Сим сокровенней, нежели молебен, Их высветил огонь сакральный, тот, Что для одних архангелов целебен. Заслушались мы Божеских камен И вот окаменели, с придыханьем Не будет слог литаний исцелен И Словом, и Полыни полыханьем. К чему еду у мертвых воровать, Цветы дарить невестам ледяные, Урочествует днесь торжествовать Юнидам, зря тиары цветяные. Моленья поминальные зачтут Нам все ж и сбросят в горние овраги. И слез кровавых струи воплетут В лент черный шелк, во траурные стяги.
Leda: Яков Есепкин Скорби и псалмы Не кармином слепят кружева, Проступают в них смерти текстуры. Наливаются мраком слова, И деревья темны и понуры. Попрощались, отныне молчи И внимай -- то рекут арамейки, В ложеснах погребальной парчи Алчных губ отпечатались змейки. Избран был по величию шпиль, В падях тени теперь истомятся, Окунают их смерды во гниль, Над тщетою пророчеств глумятся. Времена эти воров подлей, Затемнились небесные сроки, Мак растащен, в серебре келей, Византийские всюду уроки. Хорошо ли благим ангелам Утром с Иродом пить мировую, Заведите еще ко столам Убиенных чреду меловую. Блеклых взоров аидских цариц Лучше мальчикам тем и не видеть, Мертвых будят пускай ангелиц, Кровных деток совратно обидеть. Ах, цитрарии мятные льют В светлом рае тусклые нектары, Только демоны громко пеют, Дщерей томных пьянят будуары. Херувимских сердечек фаянс Ледяною зевотой потянут, Всякий травести ждет мезольянс, Девы белые в маковках вянут. Нас искали они, только яд Упокоил всех к розной сиесте, Розки черные паче гиад, Уберите их с вервием вместе. Бьют монашки амфоры блядей, Из сосудов узорчатой муки Превивает викарий-халдей Труть алейную к свечкам хануки. Дождались поруганий одних, Вкруг дворовые девки да слуги, Дотлевают в овинах у них Наши битые смертью кольчуги. Вдовы царские договорят -- Обойдем вековые дозоры, Пусть во демонов славу горят, Не таясь, волоокие взоры.
Leda: Яков Есепкин Inferno *** Яснобелый жасмин обовьет Сораспятия, коим точиться, А и мертвых ли пламень убьет, Равно мы преустали влачиться. Мало станется белых цветков, Белым клевером скрасятся тризны, Пятицветных тогда лепестков Доплетем на мирские старизны. Будет, Господе, наш упомин, Хоть истлелись кровавые робы, Всем во память соцветший жасмин И забросят в открытые гробы. *** И щедро нас вином поили Со горицветом-беленой, А мы любовь свою таили И во пирах, и пред Стеной. Что горьким книжникам святыни, Установлений благодать, На арамейском и латыни Сим чинно речь, а нам рыдать. Ах, это Господи заметит И отвратит смертливых ос, И всех труждающихся встретит Цветками красными Христос. *** Кликнешь служек – хоругви несут Во разводах от мертвой воды, Царезванных теперь не спасут Червотечия первой Звезды. И ко Господу нам не пройти, И не бросить на круг семена, В середине земного пути Участь вешних героев темна. Царе, царе, сыночков Твоех Извели верстовые огни, Мало татям дворовых утех, Крови царской алкают они.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать второй опус Македонское ль солнце, Тироль Наши бледные тени встречает, Пьян свободой мышиный король, Ангелочков Левадия чает. Небеса от пылающих губ Возгорятся и кубки пустые Налиет беленой душегуб: Лирам кафисты петь золотые. Милый август, где арки твое, Сени щедрые, емин услада, Пусто вкруг, лишь горит остие Магдалины ли, Евы близ ада. Пятьсот двадцать третий опус Яд веков истомил алавастр, Где вечор баловались менины, Льется терпкость левкоев и астр, Наши помнит июль именины. Сукровичные вишни в желти Зри, Колон, яко морок лицея, Девам их меж перстами внести Наказала хмельная Цирцея. Се последние челядь и мгла, Вопием из сиреневых камор, И точится на обод стола Бледный наш всеувеченный мрамор.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать четвертый опус Ефраим и Вифания спят, Кора бледные розы лелеет, Побиенные тще возопят, Остие их в обсидах белеет. Не успели к фиванским столам, Хоть с младенцами яды пригубим, Мел нейдет вседворцовым юлам, А и мы одиночество трубим. Где еще колоннады темны, Где безсмертие Ироду снится, Узрят лишь фавориты Луны – Кровью нашей серебро тиснится. Пятьсот двадцать пятый опус Золотую парчу гробовой Хною феи тиснили иль черви, Паче времени шелк грозовой, Дьямент жжет шелковичные верви. Се, так в опере донны летят, Растекаются желтью подсвечной, Мертвым нимфам алмазы претят, А вспорхнем хоть за патиной течной. Меж порфировых сех и златых, И басмовых колонн мы скитались, Жгли остия из восков литых – Днесь алмазные течи остались.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать шестой опус Вновь асийские змеи следят Мертвых девиц томленье и негу, И в альковах успенные бдят, Белых швей пригласить ли к ночлегу. Те ль румяные яблоки мел Со корицей свивает парчою, Вновь снедает морочность Памел: Всяка юна с багряной свечою. Ах, опять яства тьмой налиты, Се, антоновки мелов белее, И серебрятся тусклые рты Уходящих по лунной аллее. Пятьсот двадцать седьмой опус Тени лотосов сень охранят, Не забвения ль тати боятся, Жизнь цветущую смертники мнят, А и мертвым парафии снятся. Где у ангелов миро и мел: Угасить черноту ли, тлетворность, За огранкой цвети, кто несмел, Свеч альковам жалеет притворность. Выбьет август чарующий тлен, Звезд клумбарий фаянсы расцветят, И тогда с перебитых колен Взъемлем тени – сех лотосы встретят.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот двадцать восьмой опус Кашемир золотой перевьют Червоточиной лет шелковичной, Аще фурии в залах снуют, Обернемся тесьмою кровичной. Мрамор сех закрывает волков, От каких не бежать херувимам, Чермы тусклый обсели альков, Бдят и внемлют гранатовым дымам. То ли свечи превили шелка, То ль тесьмой стала кровь золотая, Смерть еще без косы и слегка Холодит, будуар облетая. Пятьсот двадцать девятый опус Невский мраморник нощно зальют Падом звездным и желтой половой, И пифии венечье скуют Нашим теням со крошки меловой. Развели аониды ль мосты, Мертвых рамена жгут ледяные Крестовицы и розы желты, Имут челяди цветы иные. Над обломками гипса века Плакать царским невестам успенным, Ах, Пиитер, юдоль высока, В сей гореть лишь теням белотленным.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцатый опус Сабинянок Европа во снах Летаргических видит меж лилий, Чуден вечности белый монах, А кого и неволить, Вергилий. Были пиры – литаний огни В Христиании сказочной тлятся, Камераты умолчны одни, Где Щелкунчики зло веселятся. Подвигает бокалы давно Чернь за стойками ниш бакалейных, И червовое сребрит вино Гробы спящих царевен лилейных. Пятьсот тридцать первый опус Красных лотосов огнь угасят, Ад ли ведал порфиры земные, Днесь еще псалмопевцы висят На столбах, лишь сие именные. Круг пустое начинье одно, Тьмы кротов меж халвы копошатся, Звезды цветили хлеб и вино, А волхвы к нам зайти не решатся. Пир гудел, се и гамбургский счет, В назидание ветхим ученым Дев кургузых Геката влечет Ко цветочницам тьмой золоченым.
Leda: Яков Есепкин Inferno Что кручиниться, коли сосватать Нам желали покойных невест, Во гробах их неможно упрятать, Мы и сами не свадебных мест. Желтоцветные мертвые осы Над цитрарием черным горят, Красит Смерть нашей кровию косы И архангелы в чарах парят. Зреть им это неправие веры Богославленной, пир чумовой, Термы бросили сер землемеры, Откликайся, кто нынче живой. Божедревка пылает урочно, Травят змеи головки лихих Одуванчиков, рдеться им ночно, Розоветь меж танцоров плохих. Вот Крещатик первым и Ордынка, И богемской рапсодии мел, Расточается негой сурдинка, Бойный ангельчик выспренне смел. Се какой мировольный викарий Монастырские бьет зеркала, От монахинь спасается Дарий, Пуаро яд курит пиала. Ублажают царевен кентавры, Пышных лядвий цезийский овал Ждет гашенья, но бледные мавры Все мертвые и чезнут вповал. Тусклых этих царевн и колодниц, Томных ведем пустые чреды Положили нам вместо угодниц Веселить с четверга до среды. Только ангелы нас целовали, А лобзанья по смерти не в счет. Не в садах, так в юрах предавали, Тех диавол к себе завлечет. Веселися теперь, не обманут, Не накличут беду мертвецам, В поднебесной уже не достанут, Кровь разливши по тонким венцам. За успенье незваное наше Мы скудельные кубки сомкнем, Зазвенят в оцинкованной чаше Струи слез и воспыхнут огнем. Лишь на смерть променяли неволю, Зряши ныне лазури одне, Помянет эту клятую долю Нецелованный Боже во сне.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать второй опус Тушью савскою нощь обведем, Апронахи кровавые снимем, Несть Звезды, а ея и не ждем, Несть свечей, но пасхалы мы имем. Се бессмертие, се и тщета, Во пирах оглашенных мирили, Чаша Лира вином прелита, В нас колодницы бельма вперили. Яко вечность бывает, с венцов Звезды выбием – тьмы ледяные Освещать, хоть узнают певцов Нощно дочери их юродные. Пятьсот тридцать третий опус Петербург меловницы клянут, Копенгаген русалок лелеет, Аще темное серебро, кнут, Пасторалей – оно лишь белеет. Мелы, мелы, туманности хвой Ссеребряше, волхвы потемнели, Завились хлад и бледность в сувой, А блистают петровские ели. Дождь мишурный давно прелился, Золотые соникли виньэты, Где и слотную хвою гася, Наши тлеют во сне силуэты.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать четвертый опус Яшма с золотом, блеклый нефрит Иль опалы: еще бриллианты Льнут к столам и черника горит, А в салатницах майские фанты. Девы грезили век об ином, Все у юной томятся Киприды, Белошвеек напутствует гном, Тушь платков гасят желтию Фриды. Тех ли Ад роковой посещал, Цесаревнам коньяк соливали Те ль Гиады, каких и прельщал Цвет августа под мраком вуали. Пятьсот тридцать пятый опус Серебро, это желть серебра, Антиохии роза жива ли, Как тлеется еще мишура, Где со Вакхом и мы пировали. Романической девы чиста ль Пудра лунная в мертвой целине, С Бонапартом гуляет де Сталь, Кесарь тайно спешит к Мессалине. Тусклый елочный перстами снег Ангелки, серебрясь, перевели, И горят померанцы от нег Страстных див, обращенных во ели.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины[/b Пятьсот тридцать шестой опус Славен пир и велик отходной, Персть ночная меловниц ворует, Столы яств и юдоли земной Кто вкушал, ныне звезды чарует. Се емины златые от вей Белоликих царевен уснувших, Мы и сами альтанок мертвей, Дней не помним и теней минувших. Яко свечки затеплит август, Как лилеи еще отемнятся, Излием со всемраморных уст Желть и хлеб, кои ангелям снятся. Пятьсот тридцать седьмой опус Цита, Цита, о хвое таись И серебро темни, аще яды С вишней сахарной паки, веись, Будут ангели помнить коляды. Я узнал хищный выблеск зениц, Увивайся опять мишурою, Хватит в мгле прикровенных темниц, Назовешься там царской сестрою. Только юны шелковый покров Отиснят диаментом и мелой, Воспорхнем со алмазных шаров Надо перстью сией онемелой.
Leda: Яков Есепкин На смерть Цины Пятьсот тридцать восьмой опус Полон стол, на фаянсовый мрак Белых яств титул царский низложен, Шелк пеёт, веселится арак, Чудна сельдь от лавастровых ножен. Ах, соникнем, соникнем ко мгле, Чтоб рубинами выбить макушки, Щучьи главы, мерцайте с шабле, К вам ли прянулись мертвые ушки. Нас лишь бей, тусклый ядъ веретен, Овиемся червицей альковной, Пусть влачат златопевцев меж стен Во тлеющейся пудре церковной. Пятьсот тридцать восьмой опус Се январское таинство мглы, Течь фольги, меловые сапфиры, Бланманже и с бисквитой столы, Где ядят ли, хозяйствуют Фиры? Как за нами следят со шелков Злоголосые фри и мелятся. Мелом вытисним хвойный альков, Пусть и этим серебром целятся. Вейтесь, феи, взвивайтесь легко, Бейте ядом шары солитые, Потешаясь над вдовой Клико И макушки темня золотые.
полная версия страницы